Ещё раз о новом журналистском ренессансе

…Нет правды на земле,

Но правды нет – и выше

А.С.Пушкин

И почти двести лет назад это было ясно ещё пушкинскому Сальери «как простая гамма». Впрочем, нет сомнений, что эта мысль была более или менее очевидна задолго до рождения Пушкина. Так что сегодняшние стенания по поводу никогда прежде не виданных, но ныне наступивших времён «постправды» и засилья лживой и неточной информации кажутся несколько наивными проявлениями этой самой «постправды».

Дискуссия о характеристиках новой информационно-коммуникационной среды, в которой мы оказались после появления интернета ведётся давно. А выборы президента США в 2016 году и дальнейшая полемика между Дональдом Трампом, Хилари Клинтон и медиа только добавили ей остроты и в самом деле поставили несколько очень важных вопросов.

Первый и, возможно, основной в том, а каково соотношение влияния, силы воздействия между «профессиональными» медиа и, скажем так, любителями, блогерами и тому подобными сравнительно «новыми» субъектами коммуникации.

Второй вопрос заключается в том, а насколько изменился характер воздействия коммуникации на повседневное поведение людей. Например, на то, как и в следствие чего они голосуют.

Третий вопрос связан с пониманием характера циркуляции информации в современном мире. Какая информация, кем переданная кажется тому, кто её получает, достоверной или, наоборот, ложной.

Четвёртый вопрос касается возможностей манипуляции настроениями аудитории в современных условиях, когда миллиарды людей уже погружены в новую информационно-коммуникационную среду, активно распространяют там информацию и о себе, и об окружающем мире, о своих впечатлениях, о том, что им сообщают разные другие источники информации.

О том, как много значат теперь социальные сети или идущие на смену им мессенджеры, сказано страшно много. Как писал поэт, «если правда оно – ну хотя бы на треть, – остаётся одно: только лечь помереть». Исследовательская компания Pew Research сообщает, что во время выборов 2016 года примерно 60% американцев получали информацию о выборах из соцсетей, в то время как в 2012 таких было 49%. Если сопоставить это с тем, что в большинстве случаев люди в соцсетях обмениваются информацией с теми, кто по тем или иным основаниям им близок, а ещё и с тем, что алгоритмы поиска и раздачи информации настроены на предоставление пользователю информации аналогичной прежде им потребляемой, поддерживающей уже существующие взгляды, то может показаться, что мы попадаем в какой-то информационный апокалипсис, в результате которого аудитория будет вынуждена, как в дантовом аду, ходить кругами вслед за однажды выбранным им комплексом идей. Сейчас это называется «пространством фильтрованных пузырей», довольно модным и в то же время, скорее, образным, чем точным, выражением.

BBC в аналитической статье о выборах в США в прошлом году приводит в пример одну из групп на Facebook, состоящей из 56 тысяч человек. Они все являются сторонниками Трампа. И естественно, что такое большое количество людей генерирует друг для друга целый специальный мир, в котором комфортно и естественно поддерживать Трампа. Мир, в котором каждый из участников группы, разделяющий симпатии к Трампу, получает и одобрение, и поток поддерживающих его взгляды сообщений других участников группы. Впрочем, дело тут вовсе не в Трампе, а в особенностях новой среды, новых технологий, в которых мы живем, которые позволяют малыми силами создать тёплый и уютный мир единомышленников.

В дополнение, описывая примеры всемогущества социальных сетей, приводят основанные, как правило, на методах «больших данных» утверждения, что в соцсетях фейковые новости перплюнули достоверные, хотя есть несколько вопросов о том, насколько корректны такие подсчёты: так, например, можно спорить о том, что сравнивать – количество «перепостов», повторов той или иной новости, или же количество оригинальных сообщений различного типа происхождения. Тем не менее нет сомнений, что проблема злокачественной мультипликации прямо лживых или просто фантазийных сообщений есть, недаром Марк Цукерберг (о нем ещё речь пойдёт ниже) пытается создать системы, позволяющие отслеживать и блокировать «фейковые» новости. Вопрос только в том, насколько это возможно в принципе. Без определённого уровня свободы невозможно, например, будет размещать сообщения вроде сьёмок падения чебаркульского метеорита.

Однако, возможно, всё не так страшно и сильно преувеличено, как ни смешно, совершенно в духе присно поминаемых фейковых новостей. Я, ещё раз повторю, вовсе не отрицаю значимость проблемы. Просто мне кажется, не стоит её воспринимать как нечто никогда не слыханное и не виданное, равно как и переоценивать её влияние на человеческое поведение. Не так уж всё и ново.

В своё время Пол Лазарсфельд сформулировал теорию двухступенчатого распространения информации. Смысл её в том, что большинство людей не в состоянии самостоятельно разобраться и сформулировать своё отношение к сообщаемой новости. Им для этого нужен так называемый «лидер общественного мнения», то есть тот, кто растолкует смысл информации. Прежде, до социальных сетей, такую роль играл какой-нибудь коллега, который в курилке рассказывал, как понимать сообщения о пленуме ЦК или же об «Уотергейте». Этот местный авторитет, говорил, например, шутя, что в газете «Правда» нет правды, а «Известиях» нет известий, что остался только «Труд» за три копейки. Сегодня новые технологии машинизировали процесс общения с лидером общественного мнения. Социальные сети довели двухступенчатую модель потребления информации практически до идеала. Теперь каждый легко и сравнительно безопасно может найти своего мини-гуру, пророка локальной силы и при этом не ограничиваться рамками круга близких знакомых. Лёгкость выбора объектов для поклонения возросла невероятно. Любой шарлатан сегодня может обрести сотни и тысячи поклонников для которых интеллектуальная самостоятельность в тягость.

И хотя лёгкость отказа от себя выросла, всё же не стоит забывать, что и прежде люди чаще всего варились в собственном соку, подперченном окрестными кумирами и, соответственно, оказывались в группах, в которых их взгляды и формировались, и затем поддерживались.

Что же касается лживой или фальшивой информации, то и это не открытие наших дней. Человечество на протяжении практически всей своей истории жило в мире иллюзий, неточностей, мифов и легенд. Ещё Лукиан Самосатский во II веке нашей эры потешался над легковерием современников, склонных, к примеру, приписывать сногсшибательные возможности гиперборейцам, которые якобы летают с помощью башмаков из воловьей кожи и способны влиять на поведение современников. Так, Лукиан описывает будоражащий фантазию самосатцев времён расцвета Римской Империи слух о том, что гибербореец убедил некую барышню проявить благосклонность к некоему юноше. Язвительный Лукиан полагает, что небольшая сумма могла бы куда убедительнее воздействовать на барышню, чем увещевания намного более дорогостоящего гиперборейца.

Эпоха коммуникационного изобилия – новые риски Андрей Быстрицкий
Люди склонны искать поддержки своим мнениям и суждениям, и только единицы в состоянии противостоять общественному мнению. Одно из обозначений этого явления – теория «разделяемой реальности». Как всякое естественное явление, именно эта «разделяемая реальность» вполне может стать источником страшных бед – власти толпы, фашизма, нетерпимости и так далее.

Так что сказанное выше прослеживается по всей известной нам истории человечества. Хроники и летописи, сочинения ранних историков дают нам, конечно, изрядно информации, но вот проверить её достоверность крайне непросто. Причём дело часто касается важнейших событий – вроде Куликовской битвы или Ледового побоища. В каком-то смысле положение дел с историей стало лучше после появления периодической печати (также не всегда достоверного источника). Но в любом случае Гутенберг нам помог: благодаря его изобретению появился целый класс профессиональных наблюдателей над текущей историей – журналистов. Я сразу оговорюсь, я не склонен идеализировать ни прошлый, не нынешний журналистский корпус, но его существование исторически необычайно важно.

Конечно, можно возразить, что блогеры, активные пользователи интернета могут ещё лучше выполнить роль своего рода фиксаторов событий. Но мне кажется, что это не совсем так. И прежде всего потому, что большая часть контента, обсуждаемая в сетях, создана профессиональными медиа. Информация про упомянутых уже Трампа или Клинтон, размещённая в соцсетях для обсуждения и комментирования, попадала туда из профессиональных медиа преимущественно. Телекомпания CNN, столь укоряемая ныне, транслировала огромное количество высказываний Трампа, давая тем самым возможность аудитории это обсуждать. Даже твиты самого Трампа, – а он фактически сделал из себя персональное комментарийное медиа, что немудрено при его роли кандидата на пост президента, – имели контекстуальный успех, поскольку были реакцией на реальные события или сообщения о них, транслируемые медиа. Кстати, в своё время Никсон, рассказывают, не доверяя СМИ, сам записывал видеопрограммы с самим собой, поставляя ТВ-каналам уже готовую информационную продукцию.

При всём моём скептицизме по поводу могущества новых коммуникационных технологий, конечно же, было бы неразумно отрицать радикальные изменения в системе коммуникаций и, соответственно, в поведении людей. Но всё же тут важно чувство меры. Анализ той же избирательной кампании Трампа свидетельствует о том, что традиционные способы агитации сыграли необыкновенно важную роль, что твиты, как и обычные, традиционные слухи и сплетни, были всё же вспомогательным средством. В своё время, почти двести лет назад, королева Виктория столкнулась примерно с тем же, что мы обсуждаем сегодня. Слухи, подмётные картинки, нервные и взбалмошные СМИ окружали её и влияли на принятие решений. Истории об этом, кстати, очень удачно рассказаны в недавнем сериале «Виктория» производства ITV.

Так что понятно, например, что аудитории всё равно, как ей доставляют сигнал: с помощью эфирных передатчиков, спутников, кабельных сетей, широкополосного интернета, картинок на стене, китайских дацзыбао или ещё как-то. И понятно, что не только профессиональные медиа оперируют на рынке. Множество общественных организаций или даже торговых компаний стали фактически медиа с тем или иным уровнем популярности. В каком-то смысле это зависит от финансирования и энтузиазма участников проектов.

В общем, в результате мы оказались в ситуации, когда, с одной стороны, число самых различных источников информации растёт лавинообразно, с другой, одна и та же информация достигает аудитории бесчисленным количеством путей с бесчисленными возможностями искажения.

Одним из результатов наступившего информационного изобилия стала растерянность аудитории, её растущая склонность к своего рода сплочению, к поиску какой-то локальной самоидентификации. Как уже неоднократно отмечалось, аудитория попадает в когнитивный диссонанс, часто становится в оппортунистическую позицию по отношению к растущему количеству сообщений. А это приводит к стремлению максимально упростить поступающую информацию, отказаться от сложных решений, сомнений и так далее. Упомянутый когнитивный диссонанс, конечно, вызван не только информационным потопом. Но последний ставит подавляющую часть аудитории в почти что безвыходное положение. Разобраться, по существу, невозможно, а иметь мнение и принимать решения, например, электоральные – необходимо. И большинство большинства выбирает путь упрощения: отказа от собственной критичности и выбора лидера, доверие к которому становится почти что религиозным.

Но дело не только в информации как таковой. Вообще, представляется, что для нынешнего этапа развития характерен страх будущего. Успех многих так называемых популистских политиков – следствие именно этого страха.

Как бывало и прежде, широкая публика не в состоянии оперировать поступающей информацией. Но сегодня проблема усиливается невероятным ростом объёма и скорости поступающей информации и драматически растущей фрустрацией от неспособности разобраться в происходящем. Получается так, что многие люди не видят себя самих и даже своих детей в будущем, не понимают, как они будут жить, зарабатывать, наслаждаться и развлекаться в мире индустрии 4.0, в мире, в котором не будет привычной работы, привычных границ, привычных форм получения чувства того, что прежде в СССР называлось «уверенностью в завтрашнем дне».

И отсюда, повторю, отрицание сложной и противоречивой информации, стремление припасть к лидеру, переложить ответственность на другого и, самое главное, избежать будущего и даже размышлений о нём. Распространённость полуфантастических грёз о нём или же всяческого его снижения и высмеивания его – тому пример.

И опять-таки – не так уж это ново. Нельзя не сказать, что и в прежние эпохи большинство было консервативно и, как правило, противилось новшествам. Относительные успехи коммунизма и фашизма в середине прошлого века во многом были следствием упорной и ловкой пропаганды, смесью манипулирования и прямого запугивания.

Восстание масс Андрей Быстрицкий
2016 год показал своего рода восстание масс. И это восстание происходит на значительной части земной территории. Мы стали свидетелями радикальных изменений в мире, все последствия которых пока трудно себе представить. Впереди маячит новый, пугающий миропорядок. Складывается впечатление, что человечество развивается минимум по двум разным траекториям. И суть конфликта в столкновении моделей будущего.

Однако в наше время появился новый фактор – прямая массовая межличностная коммуникация, которая дала новые возможности для проявления самых тёмных инстинктов, иных следствий фрустрации: невротического презрения к окружающим, злобной зависти, физиологического почти отвращения ко всему новому или просто иному и незнакомому. Как было замечено когда-то, лицемерие – это плата порока в пользу добродетели. Но одна из странных особенностей нового коммуникационного мира в том, что лицемерие теперь не есть следствие желания подражать добродетели, имитировать её. Лицемерие трансформировалось и стало самодостаточным, чем-то вроде новой псевдоправды. Которой, в отличие от правды, как известно, есть место всюду.

В своё время, в начале 20-х годов ХХ века люди вступили в эпоху электронных коммуникаций. Конечно, уровень активности радиолюбителей несопоставим с нынешним разгулом социальных сетей, но и тогда обеспокоенность возросшими коммуникационными возможностями была велика. Понимание того, что коммуникационная анархия, помимо удивительных возможностей самореализации, грозит серьёзными рисками, возникло сразу же. Европейским, цивилизованным – на мой взгляд – ответом было появление того, что называется общественным вещанием. Public service broadcasting. Затея была очень проста – надо дать возможность обществу наблюдать над СМИ, не ограничивая свободу слова и распространения информации. То есть речь шла о том, чтобы соблюдались правила. Например, правило проверки достоверности информации, правило передачи всех существующих точек зрения, правило беспристрастности самого СМИ.

Конечно, сегодня модель столетней давности неприемлема. Но погружение в информационный хаос, исчезновение критериев распространения информации необыкновенно опасны. Фейковая новость о высказывании какого-нибудь политика вполне может спровоцировать конфликт. Как, кстати, это вышло с фальшивым заявлением якобы израильского министра о ядерном оружии.

В недавней статье «Вашингтон пост» рассказывает о последних опросах общественного мнения относительно роли профессиональных медиа. Довольно любопытно, что до сих пор (и даже в США) профессиональные медиа пользуются бо́льшим доверием, чем, к примеру, твиты даже такого человека, как Дональд Трамп (52% против 37%). Ещё более любопытно, что примерно две трети опрошенных полагают, что именно деятельность профессиональных медиа играет важную роль в предотвращении того, что можно было бы обобщённо назвать злоупотреблением властью.

В общем, я уже не первый раз об этом говорю, но, может быть, нужен своего рода новый журналистский ренессанс, появление новых или трансформация уже существующих медиа в новые «общественные» по своему духу СМИ. Само по себе слово «ренессанс» подразумевает восстановление, обретение утерянного. И тут понятно, что понимать под утерянным, – роль СМИ как надёжного и ориентирующего источника информации, которому можно доверять и на которого можно полагаться.

Увы, все самые упоительные и отвратительные информационные фокусы, что можно наблюдать сегодня в соцсетях, придуманы были в самых что ни на есть успешных профессиональных СМИ. Тиражирование слухов, компрометация непроверенными фактами, выдумки на пустом месте – частое явление в медиа. Но фундаментальный успех медиа принесло не это, а удовлетворение базовой потребности людей в достоверной информации, в точных сведениях, позволяющих принимать разумные решения и делать точные выводы о происходящем в мире.

Осознавая известную наивность своих утверждения, я думаю, что успешная навигация аудитории в современном информационном океане невозможна без восстановления иерархии доверия в коммуникационной сфере. И на вершине этой пирамиды пока находятся (и хотелось бы, чтобы продолжали находиться) профессиональные СМИ.

Конечно, если я не ошибаюсь в принципе, для этого нужно блистательное мастерство работы с информацией. Как правило, это доступно только людям постоянно и профессионально занятым сбором, подготовкой и передачей информации. Кроме того, от такого рода СМИ требуется талант агрегации широкого спектра мнений, взглядов и фактов, циркулирующих в новой информационно-коммуникационной среде. И, наконец, для этого необходимо безусловное следование понятным и справедливым принципам информационной работы.

Как я уже выше говорил, мы живем в новой информационно-коммуникационной среде. И в ней важно понять природу профессиональных медиа, отделить их, отграничить от остальных субъектов коммуникации. Конечно, (я поминал об этом) любая общественная организация и даже супермаркет превратились в медиа. И в WWF, и в Human Rights Watch, и в Transparency International, и во многих иных уважаемых организациях фактически работают редакции. Новые коммуникационные возможности дают этим редакциям возможности распространять информацию с эффективностью самых успешных СМИ. Но это не делает их СМИ, поскольку профессиональные СМИ заняты информированием аудитории, предоставляют публике возможность рассмотреть проблему со всех сторон, услышать разные точки зрения. Общественные же организации, вроде упомянутых, заняты продвижением своей и только своей точки зрения, своих открытий, своих достижений. И дело совершенно не в значимости их работы, а в том, что роль настоящих СМИ не в том, чтобы в чём-либо убеждать аудиторию, а в том, чтобы дать ей самой разобраться в происходящем.

А это становится всё сложнее и сложнее. И хотя сам по себе информационный хаос, надвигающийся на нас, не новость, всё же масштаб потопа нельзя преуменьшать. А ведь хаос, в который попадает всё большая часть растерянного человечества, сопутствующие ему страх и растерянность – благодатная среда для манипулирования, превращения людей в послушную и агрессивную толпу.

Совсем недавно Марк Цукерберг сказал о том, что ему кажется важным превратить социальные сети, конкретно Facebook, в инструмент организации новой общественной жизни, причём в планетарных масштабах. 100 миллионов человек со всего мира, по его мнению, могут радикально изменить управление мировыми процессами, они смогут, полагает Цукерберг, повлиять на принятие решений, создать эффективные, трансграничные сообщества для выработки новых или коррекции прежних решений. Если я правильно понял предложения Цукерберга, то люди из соцсетей смогут, помимо всего прочего, следить за достоверностью информации, за процессом её корректного использования. Однако, как мне кажется, остаётся открытым один вопрос, – а откуда берётся сама информация? Сами по себе пользователи соцсетей не в состоянии её создать. Производство информации сегодня очень дорогой и трудоёмкий процесс. Использовать такой процесс могут только профессиональные медиа. Конечно же, оперируя, помимо прочего, и в пространстве социальных сетей.

Иными словами, даже если допустить, что в пространстве интернет-коммуникаций создаётся новое, по-настоящему международное общество, именно ему и будут нужны новые общественные медиа, способные и генерировать собственноручно добытую и созданную информацию, и точно агрегировать и проверять ту информацию, которую участники коммуникации в сети предлагают остальным.

Именно возможность нового всемирного общества и требует новых всемирных общественных медиа, адекватных сложности и многообразию возникающей коммуникационной вселенной.