Венесуэла: безмятежное спокойствие

Пока этот текст пишется и читается, события в Венесуэле могут принять самый неожиданный оборот. Чья возьмёт? Мадуро или Гуайдо? Парламент или президент? Конечно, вопрос решится с помощью воли, инициативы, смелости, изобретательности, силы одной из сторон. Но вот что делать с законностью?

Перевороты сопровождают всю историю человечества. Юлия Цезаря, который сам фактически сверг Римскую республику, зарезал республиканец Брут. Временное правительство свергли большевики, и это действие довольно долго называли вовсе не революцией, а Октябрьским переворотом, причём сами коммунисты. Юридические споры о том, как распался Советский Союз не утихают до сих пор. Буквально только что к власти в Армении пришёл Пашинян, и обстоятельства этого прихода активно обсуждаются. История Африки и Латинской Америки – нескончаемая череда переворотов, заговоров и прочих насильственных свержений властей. Пиночет и вовсе из имени собственного превратился в нарицательное в Советском Союзе, да и не только в нём.

Ещё в XVI веке остроумный английский поэт Джон Харрингтон написал (в переводе С. Маршака):

Мятеж не может кончиться удачей, –

В противном случае его зовут иначе.

В английском варианте, впрочем, вместо слова мятеж используется слово treason, но в данном случае это большого значения не имеет. Важнее другое – право на трактовку истории принадлежит победителям. Создатели США, страны, которая объединила мятежные британские колонии в Новом Свете, серьёзно и фундаментально рассуждали о восстаниях и правах, равно как и французские мыслители очень даже последовательно создавали базу новой Французской республики после свержения монархии. Рассуждения их, впрочем, закончились утверждением власти императора Наполеона Бонапарта.

Вместе с человечеством появились теории, так или иначе трактующие возможность, необходимость и даже иногда благость в свержении дурной власти: тиранической, безбожной, антигуманной, чужеродной, антинародной, коррумпированной и т.д. и т.п. Во всяком случае, как только люди научились писать, они стали рассуждать и рассказывать о перипетиях власти. Герои «Илиады» и «Одиссеи», например, Агамемнон (его зарезали) и собственно Одиссей (победил) так или иначе участвуют в событиях, связанных с переворотами и насильственным захватом власти.

В общем, повторю, проблема смены власти с применением – в той или иной степени – насилия всегда была серьёзнейшим вопросом политической теории и практики. Проблема законности свергаемой власти, допустимости такого свержения, его справедливости – ключевой вопрос. В той же Венесуэле за последние 20 лет произошло такое количество различных событий, попыток мятежей, споров о правовой основе политических институтов страны, оспариваемых выборов, что невозможно построить какую-то совсем кристально ясную картину, в которой одни – преступники и нарушители закона, а другие – нет. И совершенно неслучайно, что многие политики, например, некоторые лидеры стран ЕС, требуют проведения новых выборов.

Кризис в Венесуэле: крах идеологии чавизма?
Олег Барабанов
Политический кризис в Венесуэле вступил в крайне острую фазу. В стране фактически провозглашено двоевластие: на президентском, парламентском и судебном уровне действуют противостоящие друг другу политики и институты. Этот кризис стал важнейшим событием не только региональной, но и мировой политики.
Мнения участников

Этот, кстати, не новый ход – перезапуск ситуации, своего рода обнуление предыдущих конфликтов и спорных действий кажется эффективным способом выкарабкаться из безвыходного лабиринта противоречий. После падения монархии в России подобного рода решение – в виде Учредительного собрания – многим представлялось единственно возможным. Но большевики, уверенные в своей легитимности, опирающейся на марксистское понимание общества и закономерностей его развития, Учредительное собрание разогнали. Интересно, что спустя десятки лет, в 90-е годы прошлого века Конституционное собрание сумело выработать всё-таки Конституцию России, и после крушения СССР в России гражданской войны не случилось. Трактовка чеченского конфликта – отдельный вопрос.

Вообще в целом международное право признаёт право людей на восстание, сопротивление угнетению – вне зависимости от формально понимаемой законности власти. Так, например, во Франции участники сопротивления действовали против немцев и коллаборационистских властей и считаются героями, хотя формально вишистская Франция заключила перемирие с Германией. Борьбу немецких антифашистов с гитлеровским режимом можно только одобрять.

Убийство тирана в античности полагалось правильным делом и довольно часто случалось, о чём написано немало. Английские протестантские монархи (Елизавета I, например) порой становились врагами католичества, и тогда делом чести для всякого доброго католика – даже если он подданный британской короны – было напасть на собственную законную власть, поскольку её английская и протестантская законность была «ниже» католической, «единственно» верной.

Гуго Гроций, автор знаменитых трёх книг «О праве войны и мира» считал, что восстание против властей – дело дурное, хотя всё же полагал его иногда справедливым. А Иммануил Кант вообще заявлял, что – даже в случае злоупотреблений властью монархом – у народа нет права на восстание и сопротивление, что такие действия разрушают сами принципы государственности, его законность.

Понятно, что спустя совсем немного времени, в Декларации независимости США и во французской Декларации прав и свобод гражданина и человека прямо было сказано, что у людей есть право на восстание и уничтожение тех, кто лишает их неотъемлемых прав и свобод, даже если это власти.

Во Всеобщей декларации прав человека ООН говорится – несколько витиевато, правда, – что нельзя доводить людей до необходимости прибегать к последнему средству – восстанию против тирании и угнетения. Правда, внятного понимания, каковы условия, при которых дальше терпеть нельзя – нет.

Тот же венесуэльский случай заставляет задуматься над вышеприведёнными декларациями. Например, весь ли народ должен быть недоволен или достаточно большинства? Что есть выражение недовольства? Митинг? Голосование? Забастовки? А как быть с иностранным вмешательством, откуда бы оно ни исходило? Если тиран окружён преданной гвардией, уместно ли просить о помощи вооружённые силы других стран? Да и вообще, что такое восстание? В общем и целом мы оперируем довольно расплывчатыми понятиями.

Восстания, мятежи, революции, перевороты случались в истории часто и, наверное, будут случаться. Как правило, даже в случае успеха восставших, жизнь не становилась лучше, и уходили долгие годы на то, чтобы как-то залечить раны и найти более или менее приемлемые формы сосуществования. Многие полагают, например, что Франция переживала свою революцию около 100 лет. Мы здесь, в России, видим, что свою революцию мы до конца ещё не переварили.

И последнее. Сегодня мы живём во времена радикальной глобализации, взаимозависимость растёт. Внутренние события страны, конечно, должны быть в первую очередь её внутренним делом, но изолироваться от внешнего мира – даже в Северной Корее – невозможно. Следовательно, нужно думать о каких-то общих правилах регулирования. Совсем недавно хуту и тутси в Африке резали друг друга, погибли миллионы. И до сих пор много упрёков в адрес развитых стран, что они не вмешались в тогдашние события. А на каком основании они должны были вмешиваться? Существующие правила ООН, как и её возможности, очевидно, недостаточны для общемирового решения проблем восстаний, внутренних конфликтов и прочих гражданских войн.